Неточные совпадения
Он знал и чувствовал только, что то, что совершалось, было подобно тому, что совершалось год тому назад в гостинице губернского
города на одре
смерти брата Николая.
«Ну что, — думали чиновники, — если он узнает только просто, что в
городе их вот-де какие глупые слухи, да за это одно может вскипятить не на жизнь, а на самую
смерть».
— Ну, да если голод и
смерть грозят, нужно же что-нибудь предпринимать. Я спрошу, не может ли брат мой через кого-либо в
городе выхлопотать какую-нибудь должность.
Потом хотела что-то сказать и вдруг остановилась и вспомнила, что другим назначеньем ведется рыцарь, что отец, братья и вся отчизна его стоят позади его суровыми мстителями, что страшны облегшие
город запорожцы, что лютой
смерти обречены все они с своим
городом…
— Но как же вы, умирая такою лютою
смертью, все еще думаете оборонить
город?
Анна Сергеевна около года после его
смерти не выезжала из деревни; потом отправилась вместе с сестрой за границу, но побывала только в Германии; соскучилась и вернулась на жительство в свое любезное Никольское, отстоявшее верст сорок от
города ***.
Слова эти слушают отцы, матери, братья, сестры, товарищи, невесты убитых и раненых. Возможно, что завтра окраины снова пойдут на
город, но уже более густой и решительной массой, пойдут на
смерть. «Рабочему нечего терять, кроме своих цепей».
Летом, на другой год после
смерти Бориса, когда Лидии минуло двенадцать лет, Игорь Туробоев отказался учиться в военной школе и должен был ехать в какую-то другую, в Петербург. И вот, за несколько дней до его отъезда, во время завтрака, Лидия решительно заявила отцу, что она любит Игоря, не может без него жить и не хочет, чтоб он учился в другом
городе.
Клим Самгин подумал: упади она, и погибнут сотни людей из Охотного ряда, из Китай-города, с Ордынки и Арбата, замоскворецкие люди из пьес Островского. Еще большие сотни, в ужасе пред
смертью, изувечат, передавят друг друга. Или какой-нибудь иной ужас взорвет это крепко спрессованное тело, и тогда оно, разрушенное, разрушит все вокруг, все здания, храмы, стены Кремля.
Но ей до
смерти хотелось, чтоб кто-нибудь был всегда в нее влюблен, чтобы об этом знали и говорили все в
городе, в домах, на улице, в церкви, то есть что кто-нибудь по ней «страдает», плачет, не спит, не ест, пусть бы даже это была неправда.
1) Виновен ли крестьянин села Борков, Крапивенского уезда, Симон Петров Картинкин, 33 лет, в том, что 17-го января 188* года в
городе N, замыслив лишить жизни купца Смелькова, с целью ограбления его, по соглашению с другими лицами, дал ему в коньяке яду, отчего и последовала
смерть Смелькова, и похитил у него деньгами около 2500 рублей и брильянтовый перстень?
Когда башкирам было наконец объявлено, что вот барин поедет в
город и там будет хлопотать, они с молчаливой грустью выслушали эти слова, молча вышли на улицу, сели на коней и молча тронулись в свою Бухтарму. Привалов долго провожал глазами этих несчастных, уезжавших на верную
смерть, и у него крепко щемило и скребло на сердце. Но что он мог в его дурацком положении сделать для этих людей!
Был он в
городе нашем на службе уже давно, место занимал видное, человек был уважаемый всеми, богатый, славился благотворительностью, пожертвовал значительный капитал на богадельню и на сиротский дом и много, кроме того, делал благодеяний тайно, без огласки, что все потом по
смерти его и обнаружилось.
Ровно три месяца по
смерти Софьи Ивановны генеральша вдруг явилась в наш
город лично и прямо на квартиру Федора Павловича и всего-то пробыла в городке с полчаса, но много сделала.
Это было именно то самое время, когда он получил из Петербурга известие о
смерти его первой супруги, Аделаиды Ивановны, и когда с крепом на шляпе пил и безобразничал так, что иных в
городе, даже из самых беспутнейших, при взгляде на него коробило.
Сердце его загорелось любовью, и он горько упрекнул себя, что мог на мгновение там, в
городе, даже забыть о том, кого оставил в монастыре на одре
смерти и кого чтил выше всех на свете.
Мы застали Р. в обмороке или в каком-то нервном летаргическом сне. Это не было притворством;
смерть мужа напомнила ей ее беспомощное положение; она оставалась одна с детьми в чужом
городе, без денег, без близких людей. Сверх того, у ней бывали и прежде при сильных потрясениях эти нервные ошеломления, продолжавшиеся по нескольку часов. Бледная, как
смерть, с холодным лицом и с закрытыми глазами, лежала она в этих случаях, изредка захлебываясь воздухом и без дыхания в промежутках.
Дня через два она уехала в
город и всем дворовым дала отпускные. Потом совершила на их имя дарственную запись, которою отдавала дворовым, еще при жизни, усадьбу и землю в полную собственность, а с них взяла частное обязательство, что до
смерти ее они останутся на прежнем положении.
Прошло после свадьбы не больше месяца, как по
городу разнеслась страшная весть. Нагибин скоропостижно умер. Было это вскоре после обеда. Он поел какой-то ухи из соленой рыбы и умер. Когда кухарка вошла в комнату, он лежал на полу уже похолодевший. Догадкам и предположениям не было конца. Всего удивительнее было то, что после миллионера не нашли никаких денег. Имущество было в полной сохранности, замки все целы, а кухарка показывала только одно, что хозяин ел за час до
смерти уху.
— Да так, как бьют жен. Все это знают… Ревнует он меня до
смерти, — ну, такие и побои не в обиду. Прислуга разболтала по всему
городу.
И в наших инвалидных рядах после
смерти Александра четыре новых креста: Мухановв Иркутске, Фонвизинв Марьине, где только год прожил и где теперь осталась оплакивать его Наталья Дмитриевна, Василий Норовв Ревеле, Николай Крюковв
городе Минусинске. Под мрачным впечатлением современности началось с некролога. Эта статья нынче стала чаще являться в наших летописях. Ты, может быть, все это давно слышал. Извини, если пришлось повторить.
— Ах, да не все ли равно! — вдруг воскликнул он сердито. — Ты вот сегодня говорил об этих женщинах… Я слушал… Правда, нового ты ничего мне не сказал. Но странно — я почему-то, точно в первый раз за всю мою беспутную жизнь, поглядел на этот вопрос открытыми глазами… Я спрашиваю тебя, что же такое, наконец, проституция? Что она? Влажной бред больших
городов или это вековечное историческое явление? Прекратится ли она когда-нибудь? Или она умрет только со
смертью всего человечества? Кто мне ответит на это?
— Да ведь у всех на знат'и, что покойник рукой не владел перед
смертью! Весь
город знает, что Маргарита Ивановна уж на другой день духовную подделала! И писал-то отец протопоп!
Вскоре после описанных событий члены «дурного общества» рассеялись в разные стороны. Остались только «профессор», по-прежнему, до самой
смерти, слонявшийся по улицам
города, да Туркевич, которому отец давал по временам кое-какую письменную работу. Я с своей стороны пролил немало крови в битвах с еврейскими мальчишками, терзавшими «профессора» напоминанием о режущих и колющих орудиях.
Наконец, помогая друг другу, мы торопливо взобрались на гору из последнего обрыва. Солнце начинало склоняться к закату. Косые лучи мягко золотили зеленую мураву старого кладбища, играли на покосившихся крестах, переливались в уцелевших окнах часовни. Было тихо, веяло спокойствием и глубоким миром брошенного кладбища. Здесь уже мы не видели ни черепов, ни голеней, ни гробов. Зеленая свежая трава ровным, слегка склонявшимся к
городу пологом любовно скрывала в своих объятиях ужас и безобразие
смерти.
А мне ли не твердили с детских лет, что покорностью цветут
города, благоденствуют селения, что она дает силу и крепость недужному на одре
смерти, бодрость и надежду истомленному работой и голодом, смягчает сердца великих и сильных, открывает двери темницы забытому узнику… но кто исчислит все твои благодеяния, все твои целения, о матерь всех доблестей?
Недостатка в движении, конечно, нет (да и не может не быть движения в
городе с почти миллионным населением), но это какое-то озабоченное, почти вымученное движение, как будто всем этим двигающимся взад и вперед людям до
смерти хочется куда-то убежать.
«Что значат
смерть и страдание такого ничтожного червяка, как я, в сравнении с столькими
смертями и столькими страданиями?» Но вид чистого неба, блестящего солнца, красивого
города, отворенной церкви и движущегося по разным направлениям военного люда скоро приведет ваш дух в нормальное состояние легкомыслия, маленьких забот и увлечения одним настоящим.
Вы ясно поймете, вообразите себе тех людей, которых вы сейчас видели, теми героями, которые в те тяжелые времена не упали, а возвышались духом и с наслаждением готовились к
смерти, не за
город, а за родину.
— А так как в осажденном
городе Севастополе людей много, следовательно и тщеславия много, то есть и аристократы, несмотря на то, что ежеминутно висит
смерть над головой каждого аристократа и не-аристократа.
Во-первых, это
город, никогда не видавший никакой эпидемии, а так как вы человек развитый, то, наверно,
смерти боитесь; во-вторых, близко от русской границы, так что можно скорее получать из любезного отечества доходы; в-третьих, заключает в себе так называемые сокровища искусств, а вы человек эстетический, бывший учитель словесности, кажется; ну и наконец, заключает в себе свою собственную карманную Швейцарию — это уж для поэтических вдохновений, потому, наверно, стишки пописываете.
Из знакомых Петра Григорьича ни в день
смерти его, ни на другой день, хотя слух о том облетел в какой-нибудь час весь
город, — никто не приехал поклониться его телу: Крапчика многие уважали, иные боялись, но никто не любил.
— Это тебе наврали, браток, Афинов нету, а есть — Афон, только что не
город, а гора, и на ней — монастырь. Боле ничего. Называется: святая гора Афон, такие картинки есть, старик торговал ими. Есть
город Белгород, стоит на Дунай-реке, вроде Ярославля алибо Нижнего.
Города у них неказисты, а вот деревни — другое дело! Бабы тоже, ну, бабы просто до
смерти утешны! Из-за одной я чуть не остался там, — как бишь ее звали?
Смерть Савелия произвела ужасающее впечатление на Ахиллу. Он рыдал и плакал не как мужчина, а как нервная женщина оплакивает потерю, перенесение которой казалось ей невозможным. Впрочем,
смерть протоиерея Туберозова была большим событием и для всего
города: не было дома, где бы ни молились за усопшего.
Ей эти рассказы доставляли особое удовольствие: она сама хотела было, после
смерти мужа, держать у себя на квартире трех-четырех гимназистов, но директор не разрешил ей, несмотря на ходатайство Передонова, — о Грушиной в
городе была дурная слава.
Ангел
смерти, казалось ему, парит над нечестивым
городом; пожар истребил все дома, по улицам валяются распухшие трупы людей и распространяют смрад.
Он заготовил в уездном
городе на имя одного из своих достойных друзей законную доверенность от Прасковьи Ивановны на продажу Парашина и Куролесова (Чурасово из милости оставлял ей) и всякий день два раза спускался в подвал к своей жене и уговаривал подписать доверенность; просил прощенья, что в горячности так строго с нею обошелся; обещался, в случае ее согласия, никогда не появляться ей на глаза и божился, что оставит духовную, в которой, после своей
смерти, откажет ей всё имение.
Старика Зубина некогда очень любили; любовь эта забывалась понемногу, сострадание к его несчастному положению ослабевало с каждым днем; но когда весть о
смерти Николая Федорыча облетела
город, все точно вспомнили и вновь почувствовали и любовь к нему и жалость к его страдальческому состоянию.
Зарубин и Мясников поехали в
город для повестки народу,а незнакомец, оставшись у Кожевникова, объявил ему, что он император Петр III, что слухи о
смерти его были ложны, что он, при помощи караульного офицера, ушел в Киев, где скрывался около года; что потом был в Цареграде и тайно находился в русском войске во время последней турецкой войны; что оттуда явился он на Дону и был потом схвачен в Царицыне, но вскоре освобожден верными казаками; что в прошлом году находился он на Иргизе и в Яицком городке, где был снова пойман и отвезен в Казань; что часовой, подкупленный за семьсот рублей неизвестным купцом, освободил его снова; что после подъезжал он к Яицкому городку, но, узнав через одну женщину о строгости, с каковою ныне требуются и осматриваются паспорта, воротился на Сызранскую дорогу, по коей скитался несколько времени, пока наконец с Таловинского умета взят Зарубиным и Мясниковым и привезен к Кожевникову.
Она видела там, в темных домах, где боялись зажечь огонь, дабы не привлечь внимания врагов, на улицах, полных тьмы, запаха трупов, подавленного шёпота людей, ожидающих
смерти, — она видела всё и всех; знакомое и родное стояло близко пред нею, молча ожидая ее решения, и она чувствовала себя матерью всем людям своего
города.
С черных вершин гор в долину спускались тучи и, точно крылатые кони, летели на
город, обреченный
смерти.
Пятьдесят лет ходил он по земле, железная стопа его давила
города и государства, как нога слона муравейники, красные реки крови текли от его путей во все стороны; он строил высокие башни из костей побежденных народов; он разрушал жизнь, споря в силе своей со
Смертью, он мстил ей за то, что она взяла сына его Джигангира; страшный человек — он хотел отнять у нее все жертвы — да издохнет она с голода и тоски!
— По чести — мы не можем убить тебя за грех сына, мы знаем, что ты не могла внушить ему этот страшный грех, и догадываемся, как ты должна страдать. Но ты не нужна
городу даже как заложница — твой сын не заботится о тебе, мы думаем, что он забыл тебя, дьявол, и — вот тебе наказание, если ты находишь, что заслужила его! Это нам кажется страшнее
смерти!
— Крестного держись… у него ума в башке — на весь
город хватит! Он только храбрости лишен, а то — быть бы ему высоко. Да, — так, говорю, недолго мне жить осталось… По-настоящему, пора бы готовиться к
смерти… Бросить бы все, да поговеть, да заботиться, чтоб люди меня добром вспомянули…
Отрадина. Во-первых, она очень дальняя родня, а во-вторых, у ней прямых наследников много. Да кстати, она писала мне из деревни, что сегодня будет в
городе, так заедет ко мне чай пить. Надо кипяченых сливок изготовить, она до
смерти любит. Нет, я и так, без бабушек разбогатею.
Иногда в праздник хозяин запирал лавку и водил Евсея по
городу. Ходили долго, медленно, старик указывал дома богатых и знатных людей, говорил о их жизни, в его рассказах было много цифр, женщин, убежавших от мужей, покойников и похорон. Толковал он об этом торжественно, сухо и всё порицал. Только рассказывая — кто, от чего и как умер, старик оживлялся и говорил так, точно дела
смерти были самые мудрые и интересные дела на земле.
— Свезите меня в Варшаву.
Смерть мне хочется посмотреть поляков в их
городе. У вас там есть знакомые?
— Милый доктор, как я ему благодарна! — говорила она, сажая меня. — Если бы не он, то вы не пришли бы ко мне. Мне скучно до
смерти! Отец уехал и оставил меня одну, и я не знаю, что мне делать в этом
городе.
Подрядчик-плотник всю свою жизнь строит в
городе дома и все же до самой
смерти вместо «галерея» говорит «галдарея», так и эти шестьдесят тысяч жителей поколениями читают и слышат о правде, о милосердии и свободе и все же до самой
смерти лгут от утра до вечера, мучают друг друга, а свободы боятся и ненавидят ее, как врага.
Муж ее был болен сильным воспалением в мозгу; поутру, в день моего приезда в их
город, с ним сделался летаргический припадок, обманувший даже медика; никто не сомневался в его
смерти, но он был еще жив.